Антонину Макаровну Игнатьеву в нашем храме знают все, ведь она неустанно  трудилась в нем с самого его возрождения.  И хотя была уже на пенсии, а  возраст и болезни давали о себе знать, тем не менее она так аккуратно, тщательно и добросовестно выполняла свои обязанности, что дай Бог каждому!

Сейчас по состоянию здоровья  Антонина Макаровна находится дома, но по-прежнему в ее добром сердце материнская забота о  каждом,  желание помочь, хоть советом. Всех нас она называет Олечками, Светочками, Юлечками, сочувствует нашим неудачам и горестям и радуется, когда у нас  все хорошо.

Вот, что рассказала о себе Антонина Макаровна редакции газеты «Лествица».

                                                        

Беженцы

Родилась я в деревне Затягино Великолукской области. Деревня была рыболовецкая. Отец и старшие братья работали на рыбзаводе. Мать сидела с младшими детьми. Семья у нас была большая - семеро детей. Когда началась война, мы никуда не уехали: у отца еще в финскую были перебиты ноги, и весной у него открывались раны, поэтому о переезде даже не помышляли. Однажды мы,  дети,  были дома одни.  С нами  находились  племянники отца из Ленинграда. Женщины, в тот числе и мать, были в это время в поле, жали то, что осталось. К ним подошли партизаны и  попросили соли. Мать сказала, что у нее есть жбан с солью, но младшая дочка пролили туда керосин. Партизаны согласились даже такую соль взять, и мать повела их в деревню. В это время немцы,  узнав, что  туда пошли партизаны, стали обстреливать ее зажигательными снарядами с другой стороны Могиленского озера. Когда начался обстрел, мать нас всех побросала в подвал. Из него был выход  на улицу.  А потом загорелся дом.   Он  был самый высокий и красивый в деревне.  Мама стала выносить нас всех и складывать в канаву: Галю, меня, Женю, а Ленечку, двоюродного брата, найти не может в дыму. Она кричит: Ленечка, где ты есть, отзовись, а он: « Головешек боюсь». Еле его поймала.   У мамы обгорели плечи, волосы, но она всех вытащила. Слава Богу!  А деревня сгорела до тла и никогда больше не восстановилась.  Так мы стали беженцами. Пошли по деревням. Голые, босые. Кое-какие вещи погрузили на тележку, сами ее тащили. Жили тем, кто что давал: кто одежду,  кто      обувь, кто продукты, да отец лапти плел.   

Ужас войны


На какое-то время мы остановились в лесу, в  маленькой «избушке на курьих ножках» (так мы называли домик, где жили дед с бабушкой).  Когда начинали бомбить, мама бросала нас в яму, сама ложилась сверху и обнимала всех – погибать так вместе. У хозяев было свое укрытие – под печкой, куда пролезали у них только головы. Все остальное тело оставалась в их маленькой халупе. Все смеялись: они точно не погибнут.

В войну погиб мой брат Коля, ему было 14 лет. Он поехал в соседнюю деревню к мельнику за продуктами, но обратно  уже не вернулся. Позже мы узнали, что была облава,  мельника расстреляли вместе с семьёй (он был связным у партизан)  и  Колечку тоже.

В плену


В одной большой деревне нас забрали немцы, погрузили в машины и увезли в трудовой лагерь в Латвию, в Себежский район. Мы жили в каком-то разбитом сарае, в подвале. Сестре, которая сейчас живет в Подмосковье,  было тогда 10 лет. Она должна была работать: рыть окопы, сажать в теплицах  овощи. Мне было чуть больше 5 лет.

Я помню немцев. Во дворе школы, где они жили, стояли качели, оставшиеся от советской власти. Немцы вечером отдыхали. Все блондины, высокие, рукава закатаны.  Они  собирали всех детей и сажали на огромные качели, на  широкую доску, друг за дружкой, мал мала меньше,  и начинали сильно раскачивать, а сами стояли и смотрели. Те, кто сидел на качели   с краю – держались за поручи. А кто в середине – начинали падать, как горох. Кто оставался, они награждали конфетами или кусочком сахара. Когда вечером они вновь начинали собирать детей, мы старались убежать, кто куда, и спрятаться. С тех пор я ненавижу качели. 

 Освобождение


В 44 году  нас освободили русские. Мы уже видели, что немцы собирают вещи, документы, грузят  всё на машины. Партизаны через кого-то сообщили, чтобы мы, как только начнется канонада, убегали в лес.  Мы так и сделали. Все остались живы.

Потом мы вернулись домой на родину, но не в свою деревню, наша деревня была сожжена, а в д. Исаково.  Там один дом сохранился. Туда поместили детей. А так все  жили в землянке. Это был ад кромешный.  Все болели: золотуха, коклюш, малярия. Только мама не болела. 

Нас отыскала Тетя Натуся, она пережила блокаду. Говорила: если бы дети не остались у нас, то погибли бы.

    До школы нужно было идти  по лесной дороге 5 км. Дети собирались вместе и шли  с « кадилами» (банка с углями на деревянной палке), чтобы отпугивать волков, которые нападали на людей.   

Вскоре переехали в другую деревню, ближе к районному центру. Поначалу   и там  в землянке жили, а потом  баню построили. Приходилось и там до школы ходить 5 км пешком. Путь шёл через лес, света не было. Но тогда никто никого не боялся. Если людей встретишь - радость большая.   В 7 классе меня назначили пионервожатой. Я училась в первую смену. После учебы возвращалась домой, а к вечеру опять в школу, чтобы учить с детьми песни, танцы. Все считали , что я будущий педагог.

В Вильнюсе


После окончания средней школы, я стала поступать в Великие Луки в педагогический институт на факультет русского языка и литературы. Конкурс был большой - 6 человек на место.  Нужно было сдать русский язык,  литературу и немецкий.  Страшно было! Немецкий я знала плохо, получила за него «3» и по конкурсу не прошла. Родственники отца, которые жили в то время в Литве, прислали  мне телеграмму, чтобы я срочно приехала в  Вильнюс поступать в только что открывшийся педагогический институт. Я приехала, но от поступления пришлось отказаться - там нужно было сдавать польский, который я вообще не знала.  Недалеко от дома, где мы жили, находился  станкостроительный техникум. Меня уговорили туда поступить. Взяли сразу на третий курс. Три года я училась и работала помощником токаря на заводе. Трудно было, но все успевала. Активисткой была страшной. Пела, участвовала в редакции газеты,  потом взяли в райком работать. Предложили поступить в партийную школу. Я даже собеседование прошла и в райкоме, и горкоме, должна была в ЦК пройти, но вышла замуж и после защиты диплома родила, в партийную школу так и не пришлось пойти. Работала на заводе по своей специальности «технолог по холодной обработке деталей фрезанием». Хотелось поступить учиться дальше, но не так все было просто. Муж (он работал в комитете госбезопасности) получил квартиру в центре города, и меня перевели на другой станкостроительный завод, поближе к месту жительства. Там я отработала 34 года.

Когда не стало советской власти

На нашем заводе в основном работали русские и поляки, литовцев было мало. А потом советской власти не стало, русских начали увольнять. Вообще Вильнюс был интернациональным городом. Среди моих друзей были и литовцы, и русские, и поляки, и евреи. Мы все были вместе. Все дружили. Понятия не имели, что такое национальность. Вся документация, все чертежи - все было  на русском Тогда даже литовцы не знали литовского языка. А сейчас попробуйте обратиться  к кому-нибудь по-русски  в общественном транспорте Вильнюса. Тебе, в лучшем случае, ничего не ответят.

Год я  жила без зарплаты, без пенсии. Не давали ничего. Я вязала салфетки из льна на продажу, вязала день и ночь, а продавать не умела, никогда в жизни  этим не занималась. Отдавала друзьям, которые уехали (тогда очень многие уезжали) из Латвии в Америку, в Израиль. Они продавали их и помогали деньгами. Так жили 11 месяцев. Моя сестра, которая жила  в Холме, присылала посылки!

Труженица в храме

В начале 90-х я приехала в Новгород. Сначала жила у родственников. Затем купила квартиру. Нужны были деньги, и я устроилась уборщицей на завод. Было трудно, но ко мне относились с уважением, потому что я старалась все делать хорошо. Однажды мне предложили работу на рынке. Я сомневалась: смогу ли? В храме А. Невского, куда я стала ходить, поделилась своими сомнениями с матушкой. И вот о. Сергий предложил мне работать в храме. Я с радостью согласилась. Здесь все строилось на моих глазах: и деревянный домик, и школа. Коллектив был дружный, поздравляли друг друга с Днем ангела. Особенно подружилась с Нелли Николаевной.  Однажды  о. Сергий и матушка спрашивают: «Антонина Макаровна, как вы смотрите на то, чтобы в алтаре работать ?» Я растерялась. Ведь еще в Вильнюсе,  в Свято-Духовом монастыре, мне так хотелось посмотреть, что же там в алтаре такое? А тут батюшка предлагает мне в АЛТАРЕ работать.  Я думаю: «Господи, меня  т у д а». Спрашиваю : «А что я там буду делать ? Разве можно женщине там работать ?»  

Дел было очень много,  нужно было в алтаре убрать, цветы в храме поставить, содержать в чистоте облачения. Стирка была каждый день. Приходилось приносить домой и стирать вручную, так как стиральной машины ни в школе, ни дома не было. В алтаре искушений было много: несколько раз падала. Но с Божьей помощью все трудности преодолевались.

Мария Николаева, Анна Егорова,

учащиеся  кружка «Юных журналистов»

 

Дорогая Антонина Макаровна,

спасибо Вам за интересный рассказ.

Желаем Вам крепкого здоровья

 и пасхальной радости.

Божией помощи во всем!

 

Яндекс.Метрика